We are watching you and will tell you about everything that is happening anywhere in the universe . 私たちはあなたを見ていると、宇宙のどこにでも起こっているすべてのものをご紹介します。 Jsme tě sleduje a řekne vám o všem, co se děje kdekoli ve vesmíru . Σας παρακολουθούν και θα σας πω για όλα όσα συμβαίνουν παντού στο σύμπαν . Мы наблюдаем за вами и расскажем о всем, что происходит в любом месте Вселенной. Stiamo guardando voi e vi diremo tutto ciò che sta accadendo ovunque nell'universo .
Это ж надо такое выдумать😮... Не хватало между ног... Что его, интересно, сподвигло на подобную идею?.. Но Пушкин - мастер слова, конечно, ничего не скажешь.
I Четырестопный ямб мне надоел: Им пишет всякий. Мальчикам в забаву Пора б его оставить. Я хотел Давным-давно приняться за октаву. А в самом деле: я бы совладел С тройным созвучием. Пущусь на славу! Ведь рифмы запросто со мной живут; Две придут сами, третью приведут. II А чтоб им путь открыть широкий, вольный, Глаголы тотчас им я разрешу... Вы знаете, что рифмой наглагольной Гнушаемся мы. Почему? спрошу. Так писывал Шихматов богомольный; По большей части так и я пишу К чему? скажите; уж и так мы голы. Отныне в рифмы буду брать глаголы. III Не стану их надменно браковать, Как рекрутов, добившихся увечья, Иль как коней, за их плохую стать, - А подбирать союзы да наречья; Из мелкой сволочи вербую рать. Мне рифмы нужны; все готов сберечь я, Хоть весь словарь; что слог, то и солдат - Все годны в строй: у нас ведь не парад. IV У нас война! Красавцы молодые, Вы хрипуны (но хрип ваш приумолк), Знавали ль вы походы боевые? Видали ль в Персии Ширванский полк? Уж люди! мелочь, старички кривые, А в деле всяк из них, что в стаде волк! Все с ревом так и лезут в бой кровавый: Ширванский полк могу сравнить с октавой. V Поэты Юга, вымыслов отцы, Каких чудес с октавой ни творили? Но мы, ленивцы, робкие певцы, На мелочах мы рифму заморили. Могучие нам чужды образцы. Мы новых стран себе не покорили И наших дней изнеженный поэт Чуть смыслит свой уравнивать куплет. VI Но возвратиться все ж я не хочу К четырестопным ямбам, мере низкой … С гекзаметром … О, с ним я не шучу: Он мне не в мочь. А стих александрийский?.. Уж не его ль себе я залучу? Извилистый, проворный, длинный, слизкий И с жалом даже - точная змия; Мне кажется, что с ним управлюсь я. VII Он вынянчен был мамкою не дурой: За ним смотрел степенный Буало, Шагал он чинно, стянут был цезурой; Но, пудреной пиитике назло, Растрепан он свободною цезурой. Учение не в прок ему пошло: Hugo с товарищи, друзья натуры, Его гулять пустили без цезуры. VIII О, что б сказал поэт-законодатель, Гроза несчастных мелких рифмачей! И ты, Расин, бессмертный подражатель, Певец влюбленных женщин и царей! И ты, Вольтер, философ и ругатель, И ты, Делиль, парнасский муравей, Что б вы сказали, сей соблазн увидя? Наш век обидел вас, ваш стих обидя! IX У нас его недавно стали знать. Кто первый? Можете у «Телеграфа» Спросить и хорошенько все узнать. Он годен, говорят, для эпиграфа, Да можно им порою украшать Гробницы или мрамор кенотафа; До наших мод, благодаря судьбе, Мне дела нет: беру его себе!
X Ну, женские и мужеские слоги! Благословясь, попробуем: слушай! Равняйтеся, вытягивайте ноги И по три в ряд в октаву заезжай! Не бойтесь, мы не будем слишком строги; Держись вольней и только не плошай, А там уже привыкнем, слава богу, И выедем на ровную дорогу. XI Как весело стихи свои вести Под цифрами, в порядке, строй за строем, Не позволять им в сторону брести, Как войску, в пух рассыпанному боем! Тут каждый слог замечен и в чести, Тут каждый стих глядит себе героем, А стихотворец... с кем же равен он? Он Тамерлан иль сам Наполеон. XII Немного отдохнем на этой точке. Что? перестать или пустить на пе?.. Признаться вам, я в пятистопной строчке Люблю цезуру на второй стопе. Иначе стих то в яме, то на кочке, И хоть лежу теперь на канапе, Всё кажется мне, будто в тряском беге По мерзлой пашне мчусь я на телеге.
XIII Что за беда? не всё ж гулять пешком По невскому граниту иль на бале Лощить паркет, или скакать верхом В степи киргизской. Поплетусь-ка дале, Со станции на станцию шажком, Как говорят о том оригинале, Который, не кормя, на рысаке Приехал из Москвы к Неве-реке. XIV Скажу, рысак! Парнасский иноходец Его не обогнал бы. Но Пегас Стар, зуб уж нет. Им вырытый колодец Иссох. Порос крапивою Парнас; В отставке Феб живет, а хороводец Старушек муз уж не прельщает нас. И табор свой с классических вершинок Перенесли мы на толкучий рынок. XV И там себе мы возимся в грязи, Торгуемся, бранимся так, что любо, Кто в одиночку, кто с другим в связи, Кто просто врет, кто врет еще сугубо. Но муза никому здесь не грози - Не то тебя прижмут довольно грубо, И вместо лестной общей похвалы Поставят в угол "Северной Пчелы"! XVI Иль наглою, безнравственной, мишурной Тебя в Москве журналы прозовут, Или "Газетою Литературной" Ты будешь призвана на барский суд. Ведь нынче время споров, брани бурной; Друг на друга словесники идут, Друг друга режут и друг друга губят И хором про свои победы трубят! XVII Блажен, кто издали глядит на всех, И, рот зажав, смеется то над теми, То над другими. Верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми! Но сам в толпу не суйся ... или смех Плохой уж выйдет: шутками одними, Тебя, как шапками, и враг и друг, Соединясь, все закидают вдруг. XVIII Тогда давай Бог ноги. Потому-то Здесь имя подписать я не хочу. Порой я стих повертываю круто, Все ж видно - не впервой я им верчу! А как давно? Того и не скажу-то. На критиков я еду, не свищу, Как древний богатырь - а как наеду ... Что ж? Поклонюсь - и приглашу к обеду. XIX Покамест можете принять меня За старого, обстрелянного волка, Или за молодого воробья, За новичка, в котором мало толка. У вас в шкапу, быть может, мне, друзья, Отведена особенная полка, А может быть впервой хочу послать Свою тетрадку в мокрую печать. XX Ах, если бы меня, под легкой маской, Никто в толпе забавной не узнал! Когда бы за меня своей указкой Другого строгий критик пощелкал! Уж то-то б неожиданной развязкой Я все журналы после взволновал! Но полно, будет ли такой мне праздник? Нас мало. Не укроется проказник! XXI А вероятно, не заметят нас: Меня с октавами моими купно. Однакож нам пора. Ведь я рассказ Готовил - а шучу довольно крупно И ждать напрасно заставляю вас. Язык мой враг мой: все ему доступно, Он обо всем болтать себе привык!.. Фригийский раб, на рынке взяв язык, XXII Сварил его... (у господина Копа Коптят его). Эзоп его потом Принес на стол ... Опять! зачем Эзопа Я вплел с его вареным языком В мои стихи? Что вся прочла Европа, Нет нужды вновь беседовать о том. Насилу-то, рифмач я безрассудный, Отделался от сей октавы трудной. XXIII Усядься, муза: ручки в рукава, Под лавку ножки! не вертись, резвушка! Теперь начнем. - Жила-была вдова, Тому лет восемь, бедная старушка, С одною дочерью. У Покрова Стояла их смиренная лачужка За самой будкой. Вижу как теперь Светелку, три окна, крыльцо и дверь.
XXIV Дни три тому туда ходил я вместе С одним знакомым перед вечерком. Лачужки этой нет уж там. На месте Ее построен трехэтажный дом. Я вспомнил о старушке, о невесте, Бывало, тут сидевших под окном, О той поре, когда я был моложе, Я думал: живы ли они? - И что же? XXV Мне стало грустно: на высокий дом Глядел я косо. Если в эту пору Пожар его бы охватил кругом, То моему б озлобленному взору Приятно было пламя. Странным сном Бывает сердце полно; много вздору Приходит нам на ум, когда бредем Одни или с товарищем вдвоем. XXVI Тогда блажен, кто крепко словом правит И держит мысль на привязи свою, Кто в сердце усыпляет или давит Мгновенно прошипевшую змию; Но кто болтлив, того молва прославит Вмиг извергом... Я воды Леты пью, Мне доктором запрещена унылость: Оставим это, - сделайте мне милость! XXVII Старушка (я стократ видал точь-в-точь В картинах Ре́мбрандта такие лица) Носила чепчик и очки. Но дочь Была, ей-ей, прекрасная девица: Глаза и брови - темные как ночь, Сама бела, нежна, как голубица; В ней вкус был образованный. Она Читала сочиненья Эмина, XXVIII Играть умела также на гитаре, И пела: Стонет сизый голубок, И Выду ль я, и то, что уж постаре, Все, что у печки в зимний вечерок Иль скучной осенью при самоваре, Или весною, обходя лесок, Поет уныло русская девица, Как музы наши грустная певица.
XXIX Фигурно иль буквально: всей семьей, От ямщика до первого поэта, Мы все поем уныло. Грустный вой Песнь русская. Известная примета! Начав за здравие, за упокой Сведем как раз. Печалаю согрета Гармония и наших муз и дев. Но нравится их жалобный напев. XXX Параша (так звалась красотка наша) Умела мыть и гладить, шить и плесть; Всем домом правила одна Параша, Поручено ей было счеты весть, При ней варилась гречневая каша (Сей важный труд ей помогала несть Стряпуха Фекла, добрая старуха, Давно лишенная чутья и слуха). XXXI Старушка мать, бывало, под окном Сидела; днем она чулок вязала, А вечером за маленьким столом Раскладывала карты и гадала. Дочь, между тем весь обегала дом, То у окна, то на дворе мелькала, И кто бы ни проехал иль ни шел, Всех успевала видеть (зоркий пол!). XXXII Зимою ставни закрывались рано, Но летом до́ночи растворено Всё было в доме. Бледная Диана Глядела долго девушке в окно. (Без этого ни одного романа Не обойдется; так заведено!) Бывало, мать давным-давно храпела, А дочка - на луну еще смотрела XXXIII И слушала мяуканье котов По чердакам, свиданий знак нескромный, Да стражи дальний крик, да бой часов - И только. Ночь над мирною Коломной Тиха отменно. Редко из домов Мелькнут две тени. Сердце девы томной Ей слышать было можно, как оно В упругое толкалось полотно.
XXXIV По воскресеньям, летом и зимою, Вдова ходила с нею к Покрову И становилася перед толпою У крылоса налево. Я живу Теперь не там, но верною мечтою Люблю летать, заснувши наяву, В Коломну, к Покрову - и в воскресенье Там слушать русское богослуженье. XXXV Туда, я помню, ездила всегда Графиня... (звали как, не помню, право) Она была богата, молода; Входила в церковь с шумом, величаво; Молилась гордо (где была горда!). Бывало, грешен! всё гляжу направо, Всё на нее. Параша перед ней Казалась, бедная, еще бедней. XXXVI Порой графиня на нее небрежно Бросала важный взор свой. Но она Молилась богу тихо и прилежно И не казалась им развлечена. Смиренье в ней изображалось нежно; Графиня же была погружена В самой себе, в волшебстве моды новой, В своей красе надменной и суровой. XXXVII Она казалась хладный идеал Тщеславия. Его б вы в ней узнали; Но сквозь надменность эту я читал Иную повесть: долгие печали, Смиренье жалоб... В них-то я вникал, Невольный взор они-то привлекали... Но это знать графиня не могла И, верно, в список жертв меня внесла.
This is great. The green thread coming from the top gets around the bobin thread as the green thread goes over the bobin housing. You must try to imagine this in 3 dimensions, as if you are looking at it from the left or right instead of this view.
Какие красивые музыкальные иллюстрации и прекрасная инсценировка ! ❤ У Моцарта был аккуратный, ровный почерк, никакой дурашливости, тут какая-то загадка.
does not explain. and there's no catching of the thread like that. rather the hook goes through a loop in the thread which is formed as the needle reverses its motion and starts going up. and then having gone through that loop the apparatus carrying the bottom thread, the bobbin apparatus, lets that loop go completely around itself and go back up and out carrying the bobbin thread with it. Millions of us understand this. The bit we don't get is how can the bobbin hook (and apparatus) be rotated at the same time as it is detached completely (so's the thread can pass right around it) ? How is that achieved? Very difficult to get a straight answer or a video/animation that shows it. Like this one here - the rotation of the bobbin is just happening, it's not shown as connected to anything anywhere. A bit unreal, right?
Лиственная вата .. Листочки, растёртые в пыль, превращённые в вату, лежат посреди тротуаров, как будто желе, горчичная жижа подошвами очень примята и будет подарена новой, метущей весне. Её унаследуют ветреный март и апрельские сроки. И только лишь май подчистую грязищу сгребёт. А после ручьи быстроходные мутным потоком очистят циновки дорог, как и врач целый род. Но это потом, а сейчас они тут догнивают, питая асфальты и пасти газонов в жару, мельчайшую живность, которая в них обитает, средь павших плодов листопада, что был поутру. Желейная смесь под малейшим узором тумана, в плену сигаретно-кофейных, машинных дымков, как зелье дымит над помято-ржавеющим чаном, и манит мой взгляд, что застрял между лиц и домов.
