Кызылское музыкальное училище было основано 24 июля 1959 года. Большую работу по подготовке и открытию училища проделал первый директор - Алексей Боктаевич Чыргал-оол, композитор, Народный артист СССР, лауреат Государственной премии Тувы. С 1992 года училище по праву носит его имя.
За период своего существования училище (колледж) подготовило и выпустило около 3000 специалистов: музыкальных и клубных работников, учителей рисования и хореографии, дизайна, библиотекарей, а также целевые выпуски актеров для Тувинского музыкально-драматического театра, танцоров, цирковых артистов, режиссеров народных театров. Около 100 выпускников разных лет удостоены почетных званий, награждены орденами, медалями, почетными профессиональными знаками. В 2015 году за высокие заслуги в сфере образования и культуры Кызылский колледж искусств им. А.Б. Чыргал-оола получил Орден Республики Тыва, в 2019 году стал победителем конкурса «Лучшие колледжи РФ».
Юрты делают строго из промышленого войлака и брезентуха Целофан. Из ручной кошмы Юрта и месяц не продержится. Найдите в Монголии хоть одну. Вся Тория великий ОБМАН, ХУЦПА ФЕЙК. Запрещяю Морское Право на Континенте. Всем пиратам покинуть Континент. Да будет так.
И тут послышался вдали шум поезда. Он шел с востока. Мощный двукратный гудок паровоза прокатился по ущелью. С грохотом, в дыму, в пару, с красными колесами, с жаркими огнями пронеслись два черных паровоза, за ними на платформах-танки, пушки, укрытые брезентом, подле них часовые в шубах, с винтовками в руках, мелькнули солдаты в приоткрытых дверях теплушек, и пошли - вагон за вагоном - проносить на мгновение лица, шинели, обрывки песен, слов, звуки гармоней и балалаек. В эту минуту раздался рядом крик:Мама-а-а! Алима-а-ан! Он! Маселбек! Ах ты, боже мой, боже! Он проносился мимо нас совсем близко. Всем телом перегнулся из вагона, держась одной рукой за дверь, а другой махал нам шапкой и кричал, прощался. Я только помню, как вскрикнула: «Маселбек!» И в тот короткий миг увидела его точно и ясно: ветер растрепал ему волосы, полы шинели бились, как крылья, а на лице и в глазах - радость, и горе, и сожаление, и прощание! И, не отрывая от него глаз, я побежала вдогонку. Мимо прошумел последний вагон эшелона, а я еще бежала по шпалам, потом упала. Ох, как я стонала и кричала! Сын мой уезжал на поле битвы, а я прощалась с ним, обнимая холодный железный рельс. Все дальше и дальше уходил перестук колес, потом и он стих. И сейчас еще порой кажется мне, будто сквозь голову проносится этот эшелон и стук колес. Алиман добежала вся в слезах, опустилась рядом, хочет поднять меня и не может, захлебывается, руки трясутся. Тут подоспела русская женщина, стрелочница. И тоже: «Мама! Мама!» - обнимает, плачет. Они вдвоем вывели меня на обочину, и, когда мы шли к станции, Алиман дала мне солдатскую шапку. -Возьми, мама,- сказала она. - Маселбек оставил. Оказывается, он бросил мне свою шапку, когда я бежала за вагоном. Я ехала домой с этой шапкой в руках; сидя в бричке, крепко прижимала ее к груди. Она и сейчас висит на стене. Обыкновенная солдатская серая ушанка со звездочкой на лбу. Иногда возьму в руки, уткнусь лицом и слышу запах сына.
