Дима, большое спасибо за этот выпуск. Мой вопрос про тему иммиграции, ты несколько раз явно указал, что речь идет про иммиграцию из СССР, и что герой противопоставляет себя советскому обществу. Я всегда видел в этой теме иммиграции более широкий контекст. Что зачем нам рыба, если есть икра и тд, это в целом довольно классическая история для романтизма (здравствуй, Александр Сергеевич) противопоставления героем себя всему окружающему миру, не только конкретной стране или эпохе. И условно ноги никто не положит на плечи, хоть оставайся ты у окна дома, хоть уезжай в Эстонию или еще дальше. Что думаешь, про такую интерпретацию?
Толя, я очень рад, что выпуск понравился! Что касается вопроса, я бы тут развел романтизм как направление (более-менее четкую художественную систему, плюс-минус привязанную к определенному культурно-историческому контексту начала XIX века) и условную "романтичность" как некий устойчивый комплекс тем, которые могут восходить к "романтизму", но при могут проявляться примерно в любую эпоху в самых неожиданных контекстах, например, в каждом втором голливудском фильме про супергероя вроде человека-паука, который вечно одинокий, непонятный, не вписывающийся в окружающую действительность (помнится, я проводил такое различие в выпусках по "Брату"). В этом смысле любая конструкция "герой vs. мир" у нас будет ассоциироваться, действительно, с "романтичностью" как вневременной тягой к противопоставлению исключительного героя окружающему миру, который его не понимает (но надо понимать, что что-то подобное может возникнуть в любую эпоху; я люблю повторять на лекциях - может быть, я тут бросаюсь в крайность - что любой подросток, который ночью у окна, смотря на дождь, пишет стихи, обязательно напишет "романтические" стихи о том, что он не вписывается в мир). И в этом смысле лирический герой этого стихотворения типологически в чем-то похож на любых классических героев романтизма - это очень общая и распространенная конструкция. Но это никак не отменяет того, что в данном случае распространенная шаблонная романтическая конструкция, как мне кажется, довольно очевидно конкретизируется в связи с привязкой к очень конкретной историко-культурной ситуации (с набором штампов, по отдельности очень распространенных, но в комплексе ассоциируемой именно с ситуацией противостояния советской неподцензурной культуры и социалистического реализма и в целом идеологии официоза: эстонский шпиль, противопоставление общественного и индивидуального, свобода/тоталитаризм и т.д.). При этом само по себе и выражение общей идеи о том, что лирический герой не вписывается в мир, а также чуть более конкретной, но также стереотипной идеи о том, что поэт неподцензурной культуры не вписывается в культуру советского официоза, было бы чем-то очень шаблонным, если бы не конкретные особенности воплощения этой идеи, конкретные повороты мысли, неожиданные образы, игра с поэтической формой и т.д. В конце концов, художественный текст чаще всего берет не тем, "что" в нем говорится, но тем, "как". Грубо говоря, можно вспомнить 100 классических, очень здорово сделанных стихотворений, суть которых сводится к как бы банальной мысли ""я" люблю "ты"" - и еще 1000 с мыслью "я люблю ты, но безответно" - но они все могут быть интересными не идеей (очень стандартной), а выражением. Так же и здесь: есть стандартная тема противопоставления "романтического" себя окружающему миру, есть чуть более конкретная, но также стандартная тема противопоставления себя тоталитарной советской действительности (оба связанных между собой стереотипа реально присутствуют в тексте), но весь смак стихотворения не в общей идее - довольно распространенной - а в конкретном выражении этой идеи, в оттенках мысли.
Ассоциации из мира математики и физики как бы намекают нам на сингулярность телесного в неевклидовом пространстве и бесконечность духовного во вселенной Бродского.
Ну или такое у Бродского: Сравни с собой или примерь на глаз любовь и страсть и - через боль - истому. Так астронавт, пока летит на Марс, захочет ближе оказаться к дому. Но ласка та, что далека от рук, стреляет в мозг, когда от верст опешишь, проворней уст: ведь небосвод разлук несокрушимей потолков убежищ.
Мураками - уши; Тарантино - стопы, а Бродский вот - колени, хахаххах (Это если избирать эстетический, даже фетишистский взгляд на эту строчку, который всегда возникал у меня при чтении) В остальном же очень интересно, как много христианских коннотаций у огромного множества слов русского языка, и как эта дымка, марево, могут создавать собственные смыслы Огромное спасибо за анализ! Вы - очень крутой!
Возможно, вы правы (по крайней мере, по поводу первой строфы, и я, кажется, делаю в выпуске соответствующую оговорку). Однако чтобы обращаться к христианской образности, вовсе не обязательно быть верующим человеком (тем более что у Бродского здесь чувствуется и очевидный полемический запал). Библия - это, вероятно, самый цитируемый текст на свете. В стихотворениях Бродского любого периода христианские образы могут появиться так же легко, как, скажем, упоминания греческих или римских богов в творчестве поэтов пушкинской поры, а ведь там дело было не в том, что кто-то в начале XIX века мог верить в них, а в том, что существовала особая поэтическая традиция. В конце концов, если в первой строфе христианская тема, действительно, не так уж очевидна, то фраза про семя, упавшее в дурную почву, как мне кажется, не может не бросаться в глаза именно как отсылка в библейскому сюжету - правда, что важно, осмысленному уже через хрестоматийного Пушкина...
