Понимаешь, трудно говорить мне с тобой: в целом городе у вас - ни снежинки. В белых фартучках школьницы идут гурьбой, и цветы продаются на Дзержинке. Там у вас - деревья в листве… А у нас, - за версту, наверное, слышно, - будто кожа новая, поскрипывает наст, а в субботу будет кросс лыжный… Письма очень долго идут. Не сердись. Почту обвинять не годится… Рассказали мне: жил один влюбленный радист до войны на острове Диксон. Рассказали мне: был он не слишком смел и любви привык сторониться. А когда пришла она, никак не умел с девушкой-радисткой объясниться… Но однажды в вихре приказов и смет, график передачи ломая, выбил он: ЦЕЛУЮ! И принял в ответ: Что передаешь? Не понимаю… Предпоследним словом себя обозвав, парень объясненья не бросил. Поцелуй восьмерками зашифровав, он отстукал ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ! Разговор дальнейший был полон огня: Милая, пойми человека! (Восемьдесят восемь!) Как слышно меня? (Восемьдесят восемь!) Проверка. Он выстукивал восьмерки упорно и зло. Днем и ночью. В зиму и в осень. Он выстукивал, пока в ответ не пришло: Понимаю, восемьдесят восемь!.. Я не знаю, может, все было не так. Может - более обыденно, пресно… Только верю твердо: жил такой чудак! Мне в другое верить неинтересно… Вот и я молчание не в силах терпеть! И в холодную небесную просинь сердцем выстукиваю тебе: Милая! Восемьдесят восемь!.. Слышишь? Эту цифру я молнией шлю. Мчать ей через горы и реки… Восемьдесят восемь! Очень люблю. Восемьдесят восемь! Навеки.
